Посвящения
Маме
Встречусь с мамой, брошусь в ноги.
Может быть она простила.
С неизвестной мне дороги
путь мой крестный осветила.
Знала, как идти мне страшно,
и оттуда, издалека
приходила мне на стражу
отогнать судьбы налеты.
Долго ли еще тянуться,
обивать ступни о камень?
Только бы туда вернуться,
где услышу голос мамин.
31.08.99
***
Но голос не зовет: ни звонкий, ни протяжный,
ни хор, ни стайка и ни спевка чья-то,
и ни подъезд пустой дырой, ни блок многоэтажный,
но букв следы давно афиши снятой.
Я их читаю задом наперед,
справа налево – это детства прихоть,
и мамина рука меня ведет,
кручусь туда-сюда, чтобы не хныкать.
И никакой дыре их не втянуть –
трех пальцев ломоту и букв навыверт,
еще два дома и смогу прильнуть
к руке, пока она мои ручёнки мылит.
10-11.07.10
***
Сонечке
Теперь бы кресло и лампу, –
пожалуй, запрос не высок –
и ночь протянула бы лапу
и легче сложился стишок.
У нас не бывает комфорта:
ребенок живет на полу,
и крошки засохшего торта
на коврике белом в углу.
А я уже падаю. Полночь
привычно на кухню войдет,
и мне, обессилевшей, в помощь
метельную песню споет.
1984
***
С Лермонтовым
День благостный.
я в каменном мешке
или в палате подпираю стену,
глазами раздвигая путь тоске,
в надежде, что придут на смену
какие-то иные времена:
земля благословенная нас примет
и конь, едва почуяв стремена,
нетерпеливо морду запрокинет
и понесет средь серебра олив
нас к той реке, что вечности сродни,
где нет у нас ни дома, ни родни,
и лишь поток охотно говорлив.
90-е
***
М.Ю. Лермонтову
Ты вошел ко мне младенцем
в рубашенке и с мелками
в кулачках еще не крепких.
И когда меня от хвори
не спасали ни пилюли,
ни микстуры и ни травы,
я тебя к себе молила
прибежать и прикоснуться,
ярче крыльев шоколадниц,
взором скорбным и нездешним,
к боли, что маня снедала.
И потом вдруг встрепенуться
и меня увлечь по снегу –
чтобы жар ушел из тела –
к ряженым и сарафанам,
что в сенях толпились дома,
где ты рос и где весельем
разгонял не раз тревоги
слишком раннего сиротства
и недетских дум провидца.
90-е
***
Сонечке
1
Для тебя – моя жизнь и ладони:
перегладить белье, приласкать,
а слова оставались в загоне,
чтобы быт их не смог затаскать.
И тебе были отданы волны,
и лазурь, и лиловый абрис
Алатау над степью, и сонмы
воскрешаемых снов, и карниз
Лунатических виршей о бездне
и бесчестьи, и боли, и мгле,
и о божьем спасеньи в болезни –
под лопаткой застрявшей игле.
2
Мой путь ты перепашешь наново
рукой неверной для труда:
перед ухабами и ямами –
нетронутая борозда.
И удивляясь не тщеславию,
а неприметностью тропы,
пыхтеть придется над заглавием,
над вязью путаной строфы:
о чем ручей, едва пробившийся,
журчит под роем мошкары?
И отчего поток несбывшийся
не вписан в правила игры?
3
А на пути – репейник, путы
и поле не перекатить…
Как душу выпростать – не кутать
ее весь век, но жечь мосты,
выныривать из всех воронок:
воздушных, водных и нестись
навстречу сирых, разоренных –
тянуть к ним руки и спасти.
06-07.09
***
А.К.
Мне тесно в этой комнате
и хочется сбежать,
и пусть кому-то вспомнятся
и книжки, и кровать,
и время, что ложилось
у двери, яко пес,
и все, что здесь приснилось,
и дальний стук колес.
Я убегаю в долгие
осенние дожди,
мои одежды волглые
в печурке здесь сожги.
1974
***
Музыке
Я всем привязана к тебе:
и ранним детством, и бедою,
когда в злосчастной несудьбе
меня вела своей звездою.
И я ступала наугад,
проваливаясь по колено.
вокруг шумел твой листопад,
в печурке трескало полено,
сверчок, как местный домовой,
меня обласкивал так часто,
в углу стоял рояль глухой,
как будто к жизни непричастный.
Но в дом входили голоса,
я различала их по тону,
благословляя небеса
за то, что заглушали стоны
моей души и тех, других,
которым тоже доставалось,
но где-то в парусах тугих
мечта о воле оставалась.
90-е
***
Перепояшь дорогу соловью,
как паутина, пояском прозрачным,
и поджидай, покуда отпоют
два кенера под сводом дачным.
Потом дымок осядет на кустах
Боярышника ржавого у ямы,
и от окна проляжет полоса:
тень встрепенется и начнутся ямбы.
90-е
***
Работая над Лермонтовым
Уже не будет ничего:
душа – колодец пересохший,
даже от раны ножевой
вдруг не пробудится усопший.
Остекленелые глаза,
Всему распахнутые настежь,
Из них не скатится слеза,
И мука белый свет не застит.
Сюда покой перенесен,
Как чей-то прах из мест нездешних,
Оградой новой обнесен
И даже не забыт скворешник.
90-е
***
Осипу Мандельштаму
1
Он весь из античности соткан,
из крыльев прозрачных стрекоз,
но как же башмак его стоптан,
и сомкнутых губ перекос,
глаза от бессонницы слепы,
в коросте повисла рука…
Он жив! И окажется слепок
из глины – его двойника.
27.10.06
2
Нет нового Данта, увы:
еще никому не дано
заменой вставать на дыбы,
вкушая бессмертья вино.
Здесь каждый свое получил:
смиренный хвалу воздает,
а тот, кто упрямо молчит, –
в погибель свою, не в полёт.
12.07.11
3
Купола утопают в воде
вместе с вязом, и хвоей, и птицей.
Но когда-то случится беде:
водоем пересохнет и сниться
будет древность и святость тому,
кто от века уже – созерцатель,
и презрев и пустыню, и тьму,
в сон погрузится чуда искатель.
26.09.12
***
I.S.
А ты – полужив, только с поезда, входишь
в едва освещенный лампадой алтарь.
Дьячок подоспевший склоняется в пояс,
и тень от кадила легла на стихарь.
Куда поведешь это стадо немое?
Какое им слово в поддержку пошлешь?
Бог – в помощь тебе, фимиам с аналоя
и каждый в корзинку опущенный грош.
90-е
***
1
Благословляю тот приют,
в котором память подневала,
и мне из своего подвала
вернула белизну кают.
В одной из них я поселюсь,
ещё не зная, как надолго:
на берега с травою волглой
ещё раз в жизни подивлюсь.
2
Сновиденье, выйди ненадолго,
может быть, тебя ешё прославлю:
поплывём до Углича по Волге.
На крови царевича поставлен
белокаменный – его отсюда вижу –
и крыльцо облезлое, резное…
Дух мой был задавлен и унижен,
и царевич бился за стеною.
90-е
***
Смогу ли вымолить у Бога
тебя увидеть перед тем,
как неизвестная дорога
уже разлучит насовсем?
16.06.99
***
Плачешь? Отчего?
Старость, неуют?
Глянь на Божество –
вот тебе приют.
Ты к Нему неслась,
голову сломя,
проглядела страсть,
променяв коня
на лесную тишь,
а в лесу – погост:
крепко, милый, спишь,
путь к тебе зарос
дёрном долгих лет
без огня, без встреч,
лишь рассветный свет,
ветра в листьях речь.
10.10.06
***
1
Нет тебя. И дни считать не надо:
сколько жить, пора ли умирать?
Выхожу из ярусного сада,
виноград не стала собирать.
Не меня в работники призвали
ни на день-деньской и ни на час.
Сделаю привал на сеновале,
погляжу окрест: увижу нас.
не вчерашними, а вот такими,
как в воде весь опрокинут мир:
сплетены ветвями вековыми,
души изрешечены до дыр.
2
Нет тебя. Ни звезды не ответят,
ни луна тропы мне не укажет.
Уходя, никто пути не метит:
овцы сами знают свою пажить.
18.08 – 23.09.09
***
На самом деле мысли о тебе нет,
потому она не приближена, ни удалена.
Возвращается в какое-то мгновение свет,
иногда – дно оврага, его глубина.
Потому воспоминать, творить мемуар
не умею и не берусь,
как некоторые, сказав au revoir?
подразумевают: «жди меня и я вернусь».
Сюда в дом поступью своей не войдешь:
оболочка давно разрушена, едва ли не кость.
Привидение, вызванный твой дух – ложь:
не были и целого дня вместе, и теперь – врозь.
Ни часа, ни мига не дано воскресить мне,
разве что слово пробует осязать
совершённое некогда пригрешение.
Помилуй, Боже, от Твоего: «аз воздать!»
7.7.10
***
А где твоя любовь?
Наверно, на погосте:
осталась там лежать
и в стужу и в жару.
Иль нет её давно:
остались только кости,
их моют ручейки,
бегущие к одру.
Моя любовь везде,
как чей-то прах развеян,
и лилии в тот день
усыпали погост.
Чьей благостной рукой
сей глазу дар посеян,
и радость возвестить
из леса послан дрозд?
3.11.10
***
Через 10 лет
Не из земного бытия –
из полукружий Эмперея
зачем-то ты настиг меня,
казалось, власти не имея.
Но вот уже который день –
то снежит вихрями, то тише –
не в окна входишь и не в дверь,
но в душу всем обвалом крыши.
И что прикажешь предпринять,
лишенной крова в непогоду?
Да не с собой пришел ли взять
известной прихоти в угоду?
29.01.09
***
Вспоминая Аркадия Штейнберга
1
И заглянула в колодец бездонный,
Нет, ни воды захотелось напиться,
Только тоска навалиласьподому:
Нет и в помине, а все еще снится.
Точно услышана кем-то душа:
Вот и вода поднялась дождевая,
Тени занять свое место спешат,
Может быть, это дорога вторая?
1984
2
Январская слякоть –
ноябрьской подстать,
во всем есть двоякость,
табу – только вспять
течению жизни
свой парус направить:
и силу не выжать,
и с ветром не сладить.
апрель 08
***
Андрею Тарковскому
А может быть там уже нет темноты
и музыка даже вернется?
На стеблях сухих затрепещут цветы,
вода в пересохшем колодце
поднимется выше, чем прошлой весной,
и мы в это чудо поверим,
и дух упокоится в чаще лесной
с крестом оловянным на древе.
1987
***
Б. Лис.
Долго, долго молчали,
наглядеться не могли,
и пасхальными свечами
руки сомкнутые жгли.
А ушел – и затаилась
радость на сухих губах,
и надолго не забылась
боль в заломленных руках.
1977
***
Юре и Ваве Айхенвальдам
1
Кто дал любовь, кто выжить дал тебе,
царевич на крови эпохи страха?
И кто вместил в одной твоей судьбе
мильоны судеб, движимых на плаху?
2
А мне иного не дано,
как это малое окно
своею болью осветить
и перед сном благословить
того, кто штормом окружен,
кто пред толпою обнажен,
чья честь поругана врагом,
душа кирзовым сапогом
навечно вдавлена в асфальт,
чей оборвался в ночи альт,
кому судьба не донесла
глотка и память не спасла.
3
Тебе учиться выживать –
давно не новое занятье,
и снова робу вместо платья
прикажут властно надевать.
Но и под ней жива душа,
и где-то свет она отыщет,
и память от плевел очистит,
чтобы свободнее дышать.
2002
***
С.К.
Что мне остлось? – встреча:
в ясный ветреный вечер
или в дождливую пору,
чтобы не слышать укора
и еще раз обмануться –
снова туда вернуться,
в этот февраль апрельский –
в домик продрогший сельский.
90-е
***
Алма-Ата
Опять туда, где домик угловой,
насквозь продрогший – с ноября не топлен-
и высоко, над самой головой
к окну приник пирамидальный тополь.
И только ночь бы выдумать могла
в последний час судьбы своей недолгой
в окно глядеться, различив крыла
изгиб над ситцевой подушкой волглой.
1976
***
СЕНЕЖ
1
Ни сон, ни явь – одна дремота
и в ней, как искры из печи,
воспоминаний позолота
глаза прикрытые слепит.
Как нежеланно это злато,
но скрыться некуда теперь;
вглядись в далекое когда-то:
слепит неистовый апрель.
А был февраль, но столько солнца,
что он апрелю был подстать,
и свет валил в мое оконце
и чудо не давал проспать.
И, выбегая за ограду,
по льду озерному неслась,
вбирая свет и с ним – в награду –
предчувствие: от зла спаслась.
2
В какую рамку вставить душу?
но это вырвется потом.
Теперь мы здесь, чтоб бить баклуши
и, как собачка за хвостом,
крутиться в радостном похмелье
от запахов со всех сторон…
Вот кто-то рядом хлопнул дверью,
впустив к нам карканье ворон.
Мелькнуло: «кто мы и откуда»?
– Вы к живописцам или к тем –
графикам, то бишь, занудам?
(Взмолилась: только без систем!)
Как раз от них, спасаясь бегством,
сюда мы рвались из столиц,
испробовав любое средство
во ублаженье высших лиц.
А тут опять распределяют:
на живописцев и на тех,
кто чертит, красит и ваяет
за совесть, страх и за успех.
3
И снова палкою о камень
стучу, чтоб эхо разбудить.
Вплыла художница по тканям
гордиев узел разрубить.
Она свежа: едва с мороза
в овчине, пригнанной по ней,
шаль на плечах в ярчайших розах,
вороньего крыла черней
коса небрежно перевита,
и вся степенна, домовита.
Вокруг нее течет ручей:
укромных взглядов и речей.
Все это мимо проплывает
и медлит, точно в свой мирок
небрежным жестом зазывает,
как только из печи пирог.
Повременить еще, покуда
как «быстрый промельк маховой»,
совсем врасплох застанет чудо,
заполнив все вокруг собой.
Но слово выпорхуло – поздно
его заталкивать в гортань:
уже он здесь, уже опознан
и шалью втянут, как в оркан.
Она и бровью соболиной
не повела, но он пред ней
склонился, как в ручей калина,
и мед потек ее речей.
Но мы подробностей не видим,
нам дали разные ключи:
к калитке и к террасе с видом
на ледяную гладь пучин.
4
Удел извечного изгойства –
мираж с лучиной, очажок,
прийти к своим – того же свойства –
еще один судьбы ожог.
декабрь 2011
***
И.Р.
…И можно бы прибиться к дому
и шабуршить, и ворковать…
Но ты же в молнии и громы
привыкла парус направлять.
Увы борец устал и битвы
ему уже не по плечу.
На смену им пришли молитвы:
внимаю им и их шепчу.
3.11.
***
Э.М.
Ошибка юности – «Бог не звал»:
Он вложил слово Свое в тебя,
Он с каждым зяб и воевал,
на луже крови его скользя.
Душу выпрастывал твою и нес
туда, где покойно ей, легко.
А тело твое покачивал плёс,
и в челноке оказался левкой.
После тьмы кромешной здесь –
немеркнущий свет и в нем Харон.
Он тебе скоро подаст весть,
Когда через Лету пойдет паром.
25.06.10
***
I.M.
Ты осторожнее меня:
напрасно слова не проронишь,
и если за плечо чуть тронешь,
то на виду, средь бела дня.
А я мечусь, как в клетке зверь:
когда же, наконец, наружу!
Хотя бы кто-то обнаружил
и приоткрыл стальную дверь.
Отвлечься: есть же чудеса,
они беду перебивают,
с души камения снимают –
благословенны Небеса!
22.06.90
***
Незабвенным поэтам
Вас нет уже давно, и многое простилось
и вашим палачам и понятым.
Всё поколенье первенцев скосилось
и в след за ним, и присных с ним.
Мир все во зле лежит, и новые науки
омолодят десятка два скопцов.
Что им Гекуба? Что им в вашем звуке?
Из певчих птиц спешат признать скворцов.
14.01.09
***
G.P.
Господь, укрой меня от зла,
оно, как ржавая игла,
пронизывает все нутро,
и я ищу гелиотроп,
гвоздику, флоксы, резеду,
чтоб заглушить свою беду.
Я бы любить людей могла,
но слаб мой дух и столько зла.
конец 70-х
***
Ю. Фомину
Сюр в Тарусе
1
Месяц
Куском иранской пряной дыни
повис во мраке декабря,
и в отражение на льдине
глядит подвыпивший моряк.
2
Опять причуды темноты:
вот кто-то сгорбленный из тени
выходит и несет костыль,
и у него дрожат колени.
А там, у старого моста
дрожит над пропастью фигурка:
на перекладине креста,
заиндевев, повисла куртка.
1985
***
Лёне Аронзону
Застрелился поэт на опушке
у подножья холма, у прохлады
в объятиях вечных.
Он когда-то ударил в хлопушку
и эхо покатилось
теперешней пуле навстречу.
Он хотел, чтоб душа
проросла в ком-нибудь,
встрепенулась
и летела опять над весной,
над покинутой дланью.
Над одним из болот
его слово повисло,
запнулось…
Кто подхватит его,
будет в мире пророческом
славен.
апрель 2013