«Я не художник, – сказал он группе учеников, – художник – это Иванов, Федотов, Суриков. А я только живописец». Так определил себя в искусстве А.А. Осмеркин. К нам этот рассказ пришел от его талантливого ученика – Вильгельма Левика. Попробую переложить, по аналогии, другой род занятий, а именно – поэта-переводчика, в коем Вильгельм Вениаминович Левик был виртуозом: я не Бодлер, я только исполняю его роль.

Два дара переплелись в одном человеке: тончайшее чувство поэтической души и слова с зорким видением живописца. Как знать, не Бодлер ли «вел» кисть живописца Левика? 

В пейзаже зыбь воды нужна,
И зелень обновляет грозы.

Писать о недавнем юбиляре /2007/, Вильгельме Вениаминовиче Левике теперь, призывая в помощь память, «Подобно голосам на дальнем расстоянье» – точно прозревать соответствия совсем далекого с давешним. 

Мне еще тогда, в середине 60-х, хотелось дознаться: что за соответствие между праведником-Левиком и певцом «Продажных муз» Бодлером? Левик не просто проникал в любимого мной Бодлера, но перевоплощался в кровь его и плоть. Это ощущение появилось, когда слушала, как Вильгельм Вениаминович читал свои преводы Бодлера на одной из переводческих сред в ЦДЛ. 

Поэт-переводчик, в моем понимании, сравним с антологией, которую он собирает всю жизнь, становясь незримой ее сущностью. Соответствия незримых сущностей со зримыми предметами занимало самого

Бодлера, и мне нужно вернуться к ним: 
Нерасторжимые, сроднясь как тень и свет,
Глубокий, темный смысл обретшие в слияньи,
Подобно голосам на дальнем расстояньи,
Перекликаются звук, запах, форма, цвет

Аукцион 22 апреля 2006 г. «Автопортрет», 1923,  кар., акв. Художник – Ариадна Магидсон. Для меня ассоциация этой фамилии не с Магогом Мартина Бубера, но с магией – такова была роль Адочки Магидсон в незримой нити моей судьбы. Прозревал эту нить в конце 60-х Вильгельм Вениаминович Левик, ее старинный друг /со времен ВХУТЕМАСа/. Он вызвался стать моим ходатаем. 

Не помню – как и когда, но была теплая пора, назначили мы встречу с Вильгельмом Вениаминовичем и направились в сторону Масловки, где, как объяснил он по дороге, были мастерские художников. В одну из таких мастерских мы постучались.

Пугало меня тогда мое невежество в искусстве, но наша хозяйка была добрейшей дамой, и робость моя сменилась радостью: я была поводом  встречи двух друзей, которые, за занятостью и заботами, общались не часто.

Спустя некоторое время, милейшая Ариадна Соломоновна рекомендовала меня  в библиотеку по искусству при МОСХе. 

Позднее в выставочном зале библиотеки на втором этаже я устраивала выставки художников, одной из запомнившихся была выставка графики Иллариона Голицына, особенно его серия «Пушкин». Но самым огромным моим сокровищем в то время были подборки «Апполона» и «Мира искусства», от них незримые нити протянулись до венского Secession, который я переступила в 1975 г.

Теперь о давешнем, о здешнем /хотя уже бережно, как  иллюстрации огромной книги «Мироздание» из моего детства, переложенном матовой калькой, воспоминании/ – встрече в Париже с искусством Дана Соложева – художника, музыканта, поэта. А соответствие Соложева с Левиком – Baudelaire. Les Fleurs du Mal. 

…Когда свистит январь, с цепи спустив Борея,
Для зябких ног твоих где взять хоть уголек?
Когда в лучах луны дрожишь ты, плечи грея,
Как для тебя достать хотя б вина глоток, –
Найти лазурный мир, где в жалкий кошелек
Кладет нам золото неведомая фея.

Возлюбив Бодлера, Даниил Соложев пожелал «прочесть» его кистью художника. Эти авторские листы Fleurs du Mal переворачивала передо мной незабвенная моя Лизочка, вдова Даниила Соложева, читая стихи Бодлера в оригинале, а я /про себя/ – Левика: «Когда метет метель, тоскою черной вея,..».

Вспомнили мы с Лизочкой и бодлеровское «Соответствие», уже в контексте отражений переселенцев, коими она и ее супруг стали в 20-х годах прошлого века, в тех, кто остался там, в Тамани (родных мест Лизочки) и отраженной в ней Лермонтова.

Звезды Бодлера перевоплощались в людей, люди – в звезды, камни становились животными, животные – камнями. Есть ли разгадка видения поэта? Мы можем только приблизить к себе соответствия, мне по сей день всепомоществует Вильгельм Вениаминович в Бодлере.

Первые тридцать лет жизни жила в Москве, следующие – в Вене.
Стихи пишу со дня похорон отца (с 18-ти лет).
Учась в ИНЯЗ/е, была в секции поэтов-переводчиков, которой руководили поочередно С.В.Шервинский и А.А.Штейнберг.
Покинув Дом литераторов, перешла к художникам: вначале работала в библиотеке по искусству, где в читальном зале устраивала выставки книжной графики; потом перешла в газету «Московский художник», писала статьи об искусстве, занималась экспозицией художественных выставок в залах МОСХ/а. Искусство не забывалось и здесь, в Вене: продолжала о нем писать, в том числе и работу о М.Ю.Лермонтове, и некоторые воспоминания о замечательных поэтах и художниках.
Но по-настоящему в небрежении оказались стихи (26 лет работала в венском МАГАТЭ). 
В последние 5 – 6 лет наверстала упущенное: стихи – радость, которой отрадно делиться.

Лидия Гощчинская